Бутылки в холодильнике зазвенели, потревоженные его трясущейся, шарящей рукой. Вот он, коньяк, почти три четверти бутылки – хватит, чтобы не только подлечиться, но и впасть в глубокую кому до самого вечера. А вечером будет видно что да как...
– ...Подозрительный мужчина, – сказал у него за спиной телевизор. – При попытке милиционеров его задержать мужчина оказал вооруженное сопротивление. Оперативники открыли ответный огонь, и в результате перестрелки преступник был убит. Никто из милиционеров не пострадал. Преступника удалось опознать. По данным милицейской картотеки, он оказался Дмитрием Сальниковым, по кличке Сало, неоднократно привлекавшимся к уголовной ответственности за совершение различных преступлений, связанных с насилием, вымогательством и незаконным применением оружия...
Владимир Яковлевич сильно вздрогнул и повернулся к телевизору лицом, держа за горлышко бутылку с коньяком. В спину ему опять откуда-то тянуло холодом; он не сразу сообразил откуда, а потом, спохватившись, локтем закрыл дверь холодильника.
– ...Анна Карловна Кригер, медицинская сестра, работавшая в Центре пластической хирургии, – продолжал тараторить диктор. – Она была найдена повешенной в своей квартире, откуда, судя по всему, вышел убитый в перестрелке Сальников. Существовала ли какая-то связь между медицинской сестрой и мелким уголовным авторитетом по кличке Сало, предстоит выяснить следствию. По одной из версий, Кригер имела доступ к наркотическим веществам и, вполне возможно, Сальников являлся одним из ее клиентов. Окончательный вывод о причинах ее смерти сделает судебно-медицинская экспертиза, до получения результатов которой сотрудники правоохранительных органов отказываются от каких бы то ни было комментариев...
– Молодец, – громко сказал телевизору Владимир Яковлевич. – Порадовал, честное слово! Это еще один повод выпить... – Он вспомнил про бутылку у себя в руке и основательно хлебнул из горлышка. – Ах, хорошо! За упокой, значит... – На него вдруг напала несвойственная ему, в общем-то, игривость, и он густым дьяконским басом пропел на весь дом: – Миром Господу помо-о-олимся!..
Причин для хорошего настроения у него было сколько угодно. Подставившись под ментовскую пулю, Сало сделал ему подарок, о котором можно было только мечтать. Теперь связь этого уголовника с Владимиром Яковлевичем не докажет никакое следствие, никакой суд. Анна Карловна торговала крадеными наркотиками? Превосходно! Это какой-то гений в погонах здорово придумал, такая версия все объясняет, и, главное, работать не надо: оба фигуранта мертвы, взять с них нечего, а значит, дело можно с чистой совестью закрыть. В архив его, на полку, мышей кормить... Туда ему и дорога!
Он отхлебнул еще раз, прямо из горлышка, не утруждая себя поисками рюмки или стакана: кого стесняться в своем отечестве? Все складывалось очень-очень удачно, и это надлежало отметить. Имевшую место в настоящий момент беспорядочную и, между нами, вполне скотскую опохмелку можно было считать просто легкой разминкой перед вечерним праздником – настоящим, с шампанским, с Верой, которую, кстати, надо бы успокоить...
Он снова отхлебнул из горлышка и прислушался к своим ощущениям. Что-то было не так. Владимиру Яковлевичу было не впервой напиваться до розовых слонов и опохмеляться поутру – и коньяком, и пивом, и вообще остатками, слитыми в один стакан из разных бутылок. Этот процесс был им изучен не то чтобы досконально, но все-таки на довольно приличном, солидном уровне, вполне достаточном для того, чтобы понять: что-то действительно не так. Коньяк, превосходный импортный "Хенесси", вопреки ожиданиям Владимира Яковлевича и незыблемым законам человеческой физиологии, не облегчил симптомов похмелья, а, казалось, только их усугубил. Тошнота не отступила, а усилилась, голова кружилась, причем темп вращения все время нарастал, да и все остальное было не лучше: глаза, например, слипались, как будто их клеем намазали, а череп, внутри которого все продолжало крутиться и вертеться, с каждым мгновением делался все тяжелее, начиная ощутимо клониться к столу.
Владимир Яковлевич Дружинин в первую очередь был врачом, медиком, и лишь во вторую – модным пластическим хирургом с обширной клиентурой и незапятнанной репутацией. Как врач, он без труда определил в том, что с ним сейчас творилось, симптомы банального клофелинового отравления. Если бы дело происходило в каком-нибудь кабаке или, скажем, купе поезда дальнего следования, он ни на секунду не усомнился бы в диагнозе. Но откуда, черт подери, мог взяться клофелин в его коньяке?! Это ведь как в сказочке про смерть Кощееву: коньяк в бутылке, бутылка в холодильнике, холодильник в доме, а дом – на замке, под сигнализацией...
– Что за х.?..! – возмущенно воззвал Владимир Яковлевич к телевизору, который продолжал бормотать и показывать разные, по преимуществу неаппетитные, картинки. – К-кто жрал из моей б-бутылки?!
Этот вопрос, достойный одного из медведей, объеденных легендарной, начисто лишенной комплексов и инстинкта самосохранения девочкой Машей, остался без ответа. Голова Владимира Яковлевича тяжело упала на грудь, туловище качнулось, как воспетая в народной песне тонкая рябина, и пластический хирург с незапятнанной репутацией мешком свалился с кухонного табурета на сияющий чистотой пол, еще вчера натертый до блеска покойной Анной Карловной.
Шум, произведенный его падением, казалось, еще витал в уже успевшем пропитаться алкогольным перегаром воздухе кухни, когда неприметная дверь, что вела в кладовку, где Владимир Яковлевич хранил кое-какие съестные припасы, бесшумно приоткрылась.
В образовавшуюся щель проскользнул молодой человек с бледным лицом и довольно бесцветной внешностью. На нем была черная матерчатая куртка на "молнии", черная вязаная шапочка, черный свитер с высоким горлом, черные брюки и черные ботинки на резиновой подошве. Чего на нем не было, так это черной маски с прорезями для глаз, зато черные кожаные перчатки оказались на месте. Свою правую руку молодой человек держал как-то странно, как будто почесывал под курткой живот или нащупывал там, внутри, за поясом, какой-то предмет.
Молодой человек приблизился к лежащему на полу доктору, вынул правую руку из-под куртки и пару раз несильно хлопнул в ладоши у него перед лицом. Владимир Яковлевич не отреагировал; молодой человек удовлетворенно кивнул, поднялся с корточек и взялся за дело.
Для начала он вылил в раковину остававшийся в бутылке коньяк и тщательно прополоскал бутылку. Затем извлек из внутреннего кармана куртки плоскую металлическую фляжку и аккуратно, не пролив ни капли, перелил ее содержимое в освободившуюся емкость. Судя по цвету и распространившемуся во время описанной операции запаху, это был все тот же коньяк.
Теперь настала очередь доктора Дружинина. Это уже была не фляжка с коньяком, и молодому человеку пришлось изрядно попотеть, перекантовывая безвольно обмякшее тело из кухни обратно в гараж. Здесь он опустил спящего на пол рядом со стеллажом, скрывавшим потайную дверь, и принялся шарить у него по карманам.
Владимир Яковлевич отреагировал на эти противоправные действия невнятным сообщением, смысл которого сводился к тому, что презервативы хранятся в верхнем ящике комода.
Молодой человек пропустил эту ценную информацию мимо ушей. Он выудил из правого кармана брюк Владимира Яковлевича бренчащую связку ключей, быстро выбрал нужный, а затем с уверенностью, говорившей если не о богатом опыте, то о хорошей осведомленности, отодвинул в сторону стоявшую на полке банку моторного масла, вставил ключ в замаскированную скважину и открыл потайную дверь.
Доктор Дружинин спал. Он спал, пока его чуть ли не волоком стаскивали вниз по крутым ступенькам. Спал, пока усаживали на покрытую коричневой, испятнанной кровью больничной клеенкой больничную же кушетку, прислонив плечами и затылком к грубо оштукатуренной стене. Спал, когда перед самым его носом опять хлопали в ладоши и щелкали обтянутыми черной лайкой пальцами, и когда молодой человек в черном, снова удовлетворенно кивнув, быстренько смотался наверх и вернулся с каким-то прямоугольным свертком из оберточной бумаги, доктор Дружинин тоже не проснулся.